Вроде, все уже были. Сальери не было. Будет. Не велите казнить, велите слово молвить, если посчитаете, что хлам.
В тюрьме мы жили хорошо. Отлично. Лучше, чем все остальные заключенные. По сравнению с нами, четырьмя итальянцами остальные заключенные жили, будто звери. Впрочем, для охраны они и были зверьми – тупыми, жестокими, и, главное, нищими. Несколько сот отлученных всеми церквами ублюдков. Убийцы, насильники, грабители. Воры-рецидивисты. И – мы, гангстеры. Это было невероятно. Никто, даже самый опытный в таких делах человек никогда бы не связал их – черномазых наркоманов, засыпавших в украденных машинах – и нас, аккуратную на вид, плотно сколоченную компанию прилично выглядевших людей. И, тем не менее, все мы находились в одном месте, в одном – пусть и со значительными отличиями. Это казалось удивительным ровно до того момента, когда вам удавалось что-нибудь узнать хотя бы про одного из гангстеров. За каждым, за каждым из нас без исключения тянулась цепочка трупов. У нас у всех были руки по локоть в крови – и именно мы, наиболее приличные на вид, были в тюрьме Лост-Хивена самыми страшными преступниками. Я отдавал себе в этом отчет. Я бы с удовольствием поменялся бы телами с любым наркоманом. Нас обоих ждал Ад, но меня – круг пожарче и пониже.
Впрочем, в обычное время, когда мы не задумывались над этим, это не сильно мешало. Нам не мешали даже двузначные, а у кого и пожизненные сроки – здесь, в тюрьме жесточайшего режима содержания мы умудрились купить почти всю охрану, включая коменданта, а тех, кого купить не удалось, запугали. Босс – Эннио Сальери, чудом избежавший электрического стула и приговоренный к пожизненному заключению, ощущал себя так свободно, будто получил по решению суда не несколько десятков лет тюрьмы строгого режима, а пару часов исправительных работ.
Вдобавок, у него было все то, чего обычно нет и на исправительных работах – виски, сигары, хорошая еда, свежая пресса и почтительное отношение со стороны руководства тюрьмы. Никто, даже комендант, не сомневался, что там, снаружи, даже после прогремевшего на все штаты процесса у старого Дона осталось достаточно связей, чтобы свернуть шею кому угодно.
И еще фанфик. Сальери.Одной из маленьких слабостей Сальери была, как он говорил, «библиотека» – чемодан, туго набитый вырезками из «Лост Хивен Трибьюн» и «Лост Хивен Курьер» – главных печатных органов города. Примерно через месяц после своего заключения в Старую тюрьму в Ньюарке, Сальери каким-то образом достал практически все выпуски этих газет за последние девять лет, и – начал корпеть. Он кропотливо работал, так, будто вновь пошел в первый класс, вырезал, приклеивал, снова вырезал, рвал и клеил – и наконец собрал внушительных размеров папку, содержание которой было известно лишь ему – и, случайным образом, мне.
В нашей импровизированной «камере» мы жили вчетвером . Во-первых, Карло Бертоне, троюродный брат владельца автосервиса Лукаса, получившего «для профилактики» три года условно. Просто за то, что его видели пожимающим кому-то руку. Впрочем, Карло искали еще до того, как запел Анджело, и он бы все равно сел, так или иначе. Во-вторых, Вито Пеши – один из первых боевиков дона – и один из немногих выживших в деле, которое газетчики окрестили «Поездкой за город» - нашумевшей истории с гружеными виски грузовиками. Дон Сальери. И я.
Как-то раз я вернулся в «камеру» , - я не могу не употреблять это слово без кавычек – ведь тюремная камера подразумевает какое-то ограничение свободы, мы же были внутри тюрьмы свободны, как птицы, разве что не могли перелететь многометровые главные стены Олд-Хэйвен. Так вот, я вернулся, и застал Дона сидящим над этим удивительным чемоданом – полном бумаг, обрезков газет и писем. Дон обернулся ко мне и вдруг посмотрел прямо в глаза. Никогда до этого он так не делал. Глаза в глаза, его спокойный акулий взгляд против моего кроличьего. Зрачок против зрачка, свирепый, искушенный в боях волк-одиночка против заплутавшей в лесу городской шавки.
Я оробел и подался назад, но Сальери спокойно улыбнулся и примирительно поднял руку. Он указал на место около себя, на койке – и я сел, странно очарованный – по телу гулял озноб, руки почему-то горели, и я попеременно чувствовал себя то кроликом, ползущим в пасть к удаву, то внуком, усевшимся на колени к заботливому дедушке.
Я смотрел на него. Зачесанные назад волосы. Тяжело набухшие мешки под глазами. Тонкогубый рот человека, привыкшего говорить посреди почтительного молчания. Волевой тщательно выбритый подбородок. Лицо человека-легенды. Наверное, Пеппоне был таким же.
И еще фанфик. Сальери.Сальери развернул чемодан – и мне в лицо дохнуло глухим запахом старой бумаги и – запахом истории. Здесь, в этом чемодане явно творилась история, вернее, содержались свидетельства о том, как эта история творилась, и человек, державший в руках чемодан, для меня в миг стал такой же величины фигурой, как Пифагор или, к примеру, Александр Македонский.
Теперь я казался себе мальчишкой за партой, который восторженно смотрит на любимого учителя. Правда, я никогда не сидел за партой.
Я посмотрел на вырезки. Броские заголовки черным на желтом. Вернее, черном на белом когда-то, но теперь -–на желтом, и, судя по заголовкам, такой цвет этим газетам лучше подходил.
Дон вздохнул:
- Вот, гляди, самая первая…
- Что это?
- «Лост Хивен Курьер» от 30-го сентября 1930, взгляни, где же…А, вот она!
Ничем не отличная от других статья. Я присмотрелся.
«…Сегодня жители сразу двух кварталов города наблюдали неприятнейшую сцену – перестрелку между членами двух гангстерских группировок. По многочисленным свидетельствам очевидцев, два авто марки «Студебеккер 1930 Диктатор» на огромной скорости промчались по ночным улицам, при этом находившиеся в машинах люди вели ожесточенную перестрелку, в результате которой, как утверждает мистер Генри Хилл, автомеханик из Малой Италии, был ранен в голову пассажир одного из автомобилей…»
Я взглянул на Дона удивленно. К чему это все? А он уже сунул мне следующий выглаженный обрывок.
«…Утром, в квартале Малая Италия, было совершенно дерзкое нападение на одного из постоянно паркующихся там таксистов – несчастный, личность которого сейчас устанавливается, был жестоко избит группой преступников, которые также причинили тяжелый урон его автомобилю «Студебеккер Диктатор Такси 1930», принадлежащему компании «Лост Хивен Тэкси». Свидетели утверждают, что четверо хулиганов напали на таксиста, разбив лобовое стекло, выволокли его из машины и начали избивать, однако тому удалось сбежать. Нанеся еще несколько ударов по авто, нарушители бросились в погоню, открыв огонь из револьверов. В данный момент личность и судьба потерпевшего устанавливаются.»
J. K-E. Lost Heaven Tribune, 3.10.1930
Я все еще не понимал. Не то чтобы не понимал совсем, нет, в глубине сознания я чувствовал какую-то потаенную связь между этими осколками чужих слов и чужой памяти – и я в один миг заинтересовался окончательно, заинтересовался той конечной точкой, к которой приведет меня эта нить – я посмотрел на Сальери – и его вид лишь подогрел мой интерес: никогда я не видел дона Эннио таким старым и таким…добрым?
Его лицо светилось той затаенной чистой добротой, которой светится лицо отца в разговоре с возмужавшим сыном, и я вдруг сразу заметил, как старит его казавшееся почти молодым лицо эта доброта. Я впервые в жизни четко ощутил, что дону Эннио Сальери уже шестьдесят два года.
Сальери еще вздохнул, потом еще, еще и еще –он вздыхал, как глубокий дряхлый старик, хотя никогда не страдал одышкой, и каждый вздох жестоко уродовал его лицо, рубцуя брови, губы, щеки, лоб тысячью почти невидимых шрамов-морщин. Одна еврейка говорила мне, что такие крохотные шрамы на щеках и над бровями мужчины – это следы душ, воспаривших на небо рядом с тобой или по твоей вине. Что же, тогда шрамов у Сальери было еще недостаточно.
Следующая заметка, да нет, уже не заметка – целая статья, заголовок которой был уже совершенно драматическим, и, более того, все это дело было помещено на первой странице «Трибуны» – а это было по-настоящему серьезно.
«…Сегодня утром случайный постоялец мотеля «Clark’s Motel» обнаружил страшную находку – сразу девять мертвых тел. Ваш покорный слуга первым среди своих коллег прибыл на место происшествия и получил возможность поговорить с единственным свидетелм:
Пожелавший остаться неизвестным водитель лесовоза сообщил нам, что подъехал к мотелю около семи вечера, чтобы заправиться, и обратил внимание на следы крови около бензоколонки. Обнаружив, что главная дверь заперта, мужчина прошел на задний двор, обнаружив там две гильзы и застреленного бойцового пса.
Прислушавшись, он понял, что из обычно достаточно шумного мотеля (в нем, помимо собственно комнат, находится еще и популярный в городе бар) не доносится не звука, – тогда он бросился к местному таксофону и позвонил в полицию.
Прибывшие на место преступления сотрудники Департамента Полиции Лост-Хивена обнаружили внутри мотеля сразу девять трупов, – причиной смерти всех стали огнестрельные ранения. Семеро убитых, предположительно, являлись членами одной из действующих в городе преступных группировок, двое – хозяин мотеля и охранник.
Полицейские полагают, что совершившие злодеяние были хорошо вооружены, – по найденным на месте преступления гильзам можно понять, что использовались различные виды оружия, включая уже приобретший печальную славу автомат системы Томпсона.
Кому и зачем понадобилось убивать девять человек, пока неизвестно, однако срочно прибывший на место преступления сотрудник ФБР детектив Норман полагает, что смерть этих людей – результат войны мафиозных кланов. А если такая война действительно началась, то, по мнению детектива, продолжения кровавых разборок городу не избежать…»
Я вдруг вспомнил, вспомнил эту нашумевшую историю в самом конце 30-го, историю, после которой о тогда-еще-не-стукаче Анджело впервые заговорили всерьез – он ехал «на дело» просто как водитель, а в итоге, после того, как Сэму прострелили руку, а Паули ранили в живот, он, бывший еще месяц назад таксистом, убил девять человек, из которых семеро были обученными головорезами Морелло, а потом догнал пытавшегося смыться с деньгами десятого на автомобиле, продырявив голову и ему. Да, тогда Анджело был звездой, настоящей звездой… Поздороваться с ним за руку после этого дела уже стало большой честью… Но зачем Сальери память о Томми, засадившем почти всю Семью за решетку, сейчас? К чему бередить старые раны, да еще зная, что он сам, Сальери, из этих стен едва ли когда-нибудь выйдет?
Видно, этот вопрос слишком ясно отразился на моем изумленном лице. Дон Сальери поднял глаза и его зрачки второй раз за последние пять минут и пять лет встретились с моими. Его гипнотизирующий взгляд бросал меня то в жар, то в холод. Я почувствовал себя точно так же, как когда он увидел меня входящим в комнату.
Сальери вдруг четко произнес:
- По упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога. Который воздаст каждому по делам его.
Я потрясенно молчал. Наконец, решился.
- Дон, вы что же, считаете себя Богом?
Сальери посмотрел на меня очень странно. Как на маленького ребенка. И ответил так, как отвечают спросившему глупость малышу – четко, и раздельно, так, чтобы тот понял.
- Вовсе нет. Но я все еще жду свой День Гнева.
Мне показалось, что я понял.
- Вы хотите убить Анджело? Понимаю.
- Не понимаешь. Я люблю его. До сих пор. Он был мне как сын. И Поли был как сын. И Сэм. И Фрэнк, Фрэнк был даже больше, чем сын. Я люблю их всех, но, - голос Сальери стал твердым, - когда тебе достается бремя судьи над людскими судьбами, ты должен отринуть всякое милосердие и судить так, как того требует твой Закон.
Я развернулся и вышел. Потом вернулся. Сальери сидел на кровати неестественно прямо, как сама богиня справедливости. Я опять захотел идти, но не решился. Мне показалось, что как только я выйду, он вскроет себе вены кухонным ножом. И я остался.
З.Ы. сноски вроде еще не запилили? то, что курсивом и не пародия на газету - это "Послание к Римлянам", глава 2, стих 5. Эпиграф ко всей игре, кстати, взят оттуда же.
На иллюстрациях - Пол Сорвино, образ Пола Сисеро в исполнении которого (фильм не нуждается в представлении) стал прототипом образа Эннио Сальери
